И немедленно выпил. Коллекционный алкоголь как инвестиционный актив

Аукционные и дилерские продажи делят рынок винтажей почти пополам. На торги вино попадает несколькими способами. Во-первых, аукционное тройное D: death, divorce, debt — путь такой же, как и других раритетов. Во-вторых, жизненный цикл винной коллекции, тоже мало отличный от обычного: после скупки всевозможных сортов, регионов и годов наступает время чистки или даже прощания с собранием. Рынок помнит громкие продажи. Так, в 2011 году расстался с винами из своей коллекции сэр Эндрю Ллойд Уэббер: Sotheby’s, Гонконг, более 700 лотов и более $5 млн выручки. Среди известнейших коллекционеров вина числится сэр Алекс, бывший тренер Манчестер Юнайтед Александр Фергюсон, продавший на аукционах более 5000 бутылок из своего погреба. Кстати, так называемые торги single-owner в винных департаментах аукционных домов появились только в начале 2010-х, но в итоге получили наибольшее распространение. Винные собрания могут состоять из десятков тысяч бутылок: серьезный коллекционер при желании может выставить на торги подборку из тысячи или более лотов. Другой вопрос, что имидж серьезного коллекционера — материя обманчивая. Вспомнить хотя бы Руди Курниавана, владельца самого крупного в Азии винного погреба, в одночасье превратившегося в самого крупного винного мошенника: в 2013-м он был осужден на 10 лет за продажу поддельных вин общей стоимостью $20 млн. Оглашая приговор, судья заявил, что действия Курниавана были смелы, грандиозны, но недобросовестны и обречены на провал. Чем не комплимент?

Вернемся к людям порядочным. Мир знает великолепные коллекции. Например, Мишель-Жака Шассея во Франции, ее еще называют Лувром вина (40 000 бутылок, около $50 млн, по оценке экспертов). Или погреб королевского двора в Лондоне, опекаемый комитетом из четырех Магистров вина. Там, как шутят, спрятано главное оружие Великобритании на международных переговорах — 38 000 уникальных винтажей. Стоимость собрания, мелькающая в прессе, примерно £3 млн, и вот мой вопрос: откуда эта жалкая цифра? Уверен, что коллекция королевы не хуже, чем у мсье Шассея. Но мне легко объяснить эту странность. Говоря о Лувре вина, эксперты приводят оценочную стоимость продажи, а в случае с королевской коллекцией внимание акцентируется на суммарной закупочной стоимости, и исходя из цифр получается, что средняя стоимость бутылки — около £78 (что соответствует заявлениям хранителей коллекции: по их словам, ни одна бутылка не обошлась двору дороже £100). Но если коллекцию продавать сейчас, мы получим те же десятки миллионов. В этой математике и кроется смысл инвестирования в вино.

Пальма первенства в создании крупных коллекций вина принадлежит владельцам ресторанов. Я говорю не о сетях, а о домишленовских, исторических заведениях, чьи винные погреба заслуживают особой оценки (и чьи гости имеют к ним доступ). Это, например, ресторан Latour в Нью-Джерси. Его покойный владелец Джин Малвихилл собрал коллекцию из 135 000 бутылок, среди которых более сотни винтажей Château Latour начиная с середины XIX века. В мае прошлого года не стало другого великого винного коллекционера Лесли Рудда — владельца ресторана Press в долине Напа, где бутилируют самые известные вина США. Вопрос: что заставляет рестораторов чистить коллекции, выставляя вино на торги, — ведь у них всегда есть кому распить бутылку или несколько? Дело в том, что некоторые рестораны с репутацией и историей следуют своим высоким стандартам, заложенным традицией, и не позволяют сомелье ставить в винную карту вино определенного сорта и года, если в запасе осталась только одна бутылка. Соответственно, бутылка остается в погребе, и рано или поздно приходит час от нее избавляться, сколь бы редкой она ни была, и один из способов — выставить ее на аукцион. А иногда проблема в объеме; бутылки больше магнума не пользуются таким спросом, как стандартные, они слишком громоздки. Вообще для многих ресторанов аукционы — особый рынок сбыта. Закупая вино у виноделен, они придерживают его: со временем вино дорожает, и ресторан, выставив его на торги, получает доход.

Отдельная история — негоцианты, дилеры. Иногда они закупают у хозяйств молодое вино, ждут, пока оно станет старше, и выпускают в розничную продажу, а иногда это может быть покупка винограда или вообще винных фьючерсов. То есть, по сути, речь идет об инвестировании на разных стадиях производства. Но соавтором вина винный негоциант не является: он купит вино под названием Château Latour и его же продаст спустя 10 лет.

А вот рынок коллекционного виски устроен иначе. Если винодельни могут продавать вино бочками покупателям напрямую (самый известный пример — аукцион Hospices De Beaune), вискокурни работают только с негоциантами. И негоциант виски — фигура куда более значимая, именно он создает конечный продукт. В отличие от вина старение виски происходит в бочке, характеристики напитка в двух соседних бочках могут различаться, и искусство негоцианта состоит в том, чтобы сделать правильный выбор, купить лучшее и выпустить элитный напиток уже под собственным брендом (бренд производителя при этом тоже указывается). Негоциантский виски может стоить дороже коллекционного вина. И по сравнению с вином коллекционного виски на рынке существенно меньше, частные собрания — фактически единственный источник формирования аукционных предложений. Но тем ценнее товар: в прошлом году нам посчастливилось участвовать в осенних торгах Bonhams, где был поставлен мировой рекорд: бутылка Macallan 1926 года 60-летней выдержки ушла за $1,1 млн. Таких бутылок всего 60 в мире, но вслед за Bonhams по одному аналогичному лоту выставили Sotheby’s и Christie’s на своих гонконгских торгах. Рекорд побить не удалось, но цена покупки на обеих площадках уступала ему ненамного. В целом для лотов виски совершенно нормально превышение эстимейта в 3–4 раза. Для сравнения: винный аукционный рекорд был установлен тоже осенью 2018 года: в Нью-Йорке Sotheby’s продали бутылку Romanee Conti Domaine de la Romanee-Conti 1945 года за $558 000.

Привлекательность виски для аукционных домов еще и в том, что можно встретить не просто старый, а буквально древний виски — XVIII–XIX века, например. Такая долгая жизнь, конечно, сопровождается какой-то историей, что для аукциона важно: к самому по себе достойному напитку добавляется интересный провенанс, а это беспроигрышная формула. То же касается коньяков, портвейнов, хересов и мадеры: на торгах встречаются экземпляры XVIII века (иногда даже поднятые со дна океана). А вот старинной водки на аукционах не встретишь, разве что на торгах меморабилии попадаются экземпляры из закромов рок-звезд и других хрестоматийных ценителей алкоголя. У шампанского, как у разновидности игристого вина, есть свои коллекционные редкости. Обычно у лотов-рекордсменов ценится не только содержимое, но и бутылка: Cristal любит золото (как в составе напитка, так и на этикетках), бутылки самого дорогого в мире Taste of Diamonds украшены кристаллами Swarovski.

Категорий покупателей коллекционного алкоголя не так много, особенно в России: ресторанам и поставщикам преграждают путь акцизы, а значит, остаются только частные коллекционеры. Их условно можно разделить на три группы: не пьющих вовсе или как минимум не пьющих свои активы (это винные инвесторы), пьющих периодически (это коллекционеры, в азарте закупающие на аукционах винтажи ящиками, а позже безжалостно прореживающие коллекцию) и тех, кто может себе позволить — больше в моральном плане, чем в материальном — лихо откупорить только что купленную бутылку Château Mouton Rothschild прямо в аукционном зале. Был, говорят, такой случай на торгах в Гонконге (винные торги для многих — не просто способ приобрести вино, а еще и яркое развлечение с шоу-эффектом).

Стратегии у покупателей могут быть разными, как и цели, но ценовой компас на рынке для всех одинаков: это аукционные результаты, с одной стороны, отражающие уровень цен, а с другой — являющиеся точкой отсчета для рынка, фактором, определяющим дальнейшее ценообразование. Так что истина не столько в вине, сколько в винных аукционах.